Обнадеженный кассир выпросил на прощанье новую книгу Шахова под названием «Повесть о потерянной невинности или в борьбе с халатностью».
. — Так ты иди, братец, — сказал Шахов, — и не греши больше. Нечистоплотно это,
Так я пойду, Агафон Васильевич. Значит, вы думаете, дадут условно?
Это от тебя зависит. Ты больше на книгу вали. Тогда и выкрутишься.
Выпроводив кассира, Шахов сделал по комнате несколько танцевальных движений и промурлыкал:
Бейте в бубны, пусть звенят гита-ары...
. Потом он позвонил в издательство «Васильевские четверги».
Печатайте четвертое издание «Бега волны», печатайте, печатайте, не бойтесь! Это говорит вам Агафон Шахов!
По коридору разгуливали сотрудники, поедая большие, как лапти, бутерброды. Был перерыв для завтрака. Бронеподростки гуляли парочками. Из комнаты в комнату бегал Авдотьев, собирая друзей автомобиля на экстренное совещание. Но почти все друзья автомобиля сидели в секретариате и слушали Персицкого, который рассказывал историю, услышанную им в Обществе художников.
Вот эта история.
Рассказ о несчастной любви
В Ленинграде, на Васильевском острове, на Второй линии жила бедная девуЩка е большими голубыми глазами. Звали ее Клотильдой.
Девушка любила читать Шиллера, мечтать, сидя на парапете Невской набережной, и есть за обедом непрожаренный бифштекс.
Но девушка была бедна. Шиллера было очень много, а мяса совсем не было. Поэтому, а еще и потому, что ночи были белые, Клотильда влюбилась. Человек, поразивший ее своей красотой, был скульптором. Мастерская его помещалась у /Новой Голландии.
Сидя на подоконнике, молодые люди смотрели в черный канал и целовались.
В канале плавали звезды, а может быть, и гондолы. Так, по крайней мере, казалось Клотильде.
Посмотри, Вася, — говорила девушка, — это Венеция. Зеленая заря светит позади черно-мраморного замка.
Вася не снимал своей руки с плеча девушки. Зеленое небо розовело, потом желтело, а влюбленные все не покидали подоконника.
Скажи, Вася, — говорила Клотильда, — искусство вечно?
Вечно, — отвечал Вася, — человек умирает, меняется климат, появляются новые планеты, гибнут династии, но искусство непоколебимо. Оно вечно.
Да, — говорила девушка, — Микеланджело.
Да, — повторял Вася, вдыхая запах ее волос, — Пракситель.
Канова.
Бенвенуто Челлини.
И опять кочевали по небу звезды, тонули в воде канала и туберкулезно светили к утру.
Влюбленные не сходили с подоконника. Мяса было совсем мало. Но сердца их были согреты именами гениев.
Днем скульптор работал, он ваял бюсты. Но великой тайной были покрыты его труды. В часы работы Клотильда не входила в мастерскую. Напрасно она умоляла:
Вася, дай посмотреть мне, как ты творишь.
Но он был непреклонен. Показывая на бюст, покрытый мокрым холстом, он говорил ей:
Еще не время, Клотильда, еще не время. Счастье, слава и деньги ожидают нас в передней. Пусть подождут.
Плыли звезды...
Однажды счастливой девушке подарили контрамарку в кино. Шла картина под названием «Когда сердце должно замолчать»; в первом ряду, перед самым экраном, сидела Клотильда. Воспитанная на Шиллере и любительской колбасе, девушка была необычайно взволнована содержанием картины:
«Скульптор Ганс ваял бюсты. Слава шла к нему большими шагами. Жена его была прекрасна. Но они поссорились. В гневе прекрасная женщина разбила молотком бюст — великое творение скульптора Ганса, над которым он трудился три года. Слава и богатство погибли под ударом молотка. Горе Гансабыло безысходным. Он повесился, но раскаявшаяся жена вовремя вынула его из петли; Затем она быстро сбросила свои одежды.
Лепи меня! — воскликнула она. — Нет на свете тела прекраснее моего.
О, —возразил Ганс. —Как я был слеп. И он, охваченный вдохновением, изваял статую жены. И это была такая статуя, что мир задрожал от радости. Ганс и его прекрасная жена прославились и были счастливы до гроба».
Потрясенная увиденным, Клотильда пошла из кино в Васину мастерскую. Все смешалось в ее душе. Шиллер и Ганс, звезды и мрамор, бархат и лохмотья.
Вася! — окликнула она.
Он был в мастерской. Он лепил свой дивный бюст — человека с длинными усами и в толстовке. Лепил его с фотографической карточки.
И вся-то наша жизнь есть борьба, — напевал скульптор, придавая бюсту последний, лоск.
И в эту же секунду бюст с грохотом разлетелся на куски от страшного удара молотком. Клотильда сделала свое дело. Протягивая Васе руку, запачканную в гипсе, она гордо сказала:
т- Почистите мне ногти.
И она удалилась. До слуха ее донеслись странные звуки. Она поняла в чем дело: великий скульптор рыдал над разбитым творением.
Наутро Клотильда пришла, чтобы продолжить свое дело: вынуть потрясенного Васю из петли, сбросить перед ним свои одежды и сказать:
Лепи меня. Нет на свете тела прекраснее моего.
Она вошла и увидела: Вася не висел в петле. Он сидел на высокой табуреточке спиною к вошедшей Клотильде и что-то делал.
Но девушка не смутилась. Она сбросила свои одежды, покрылась от холода гусиной кожей и вскричала, лязгая зубами:
Лепи меня, Вася, нет на свете тела прекраснее моего.
Вася обернулся. Слова песенки застряли на его устах.
И тут Клотильда увидела,что он делал: он лепил дивный бюст — человека с длинными усами и в толстовке. Фотографическая карточка стояла на столике. Вася придавал скульптуре последний лоск.